1990-е годы — интересное время для белорусского спорта, в том числе и для футбола. После распада СССР игроки понимали, что нужно было быстро перестраиваться и жить по-новому. Многие выбрали иностранный вектор развития карьеры, но потом вернулись в Беларусь. Нынешний главный тренер молодёжной сборной Беларуси Сергей Яромко был одним из главных футболистов родного чемпионата в девяностых. Sport5.by встретился с Сергеем Валерьевичем и поговорил о начале карьеры, Среднее Азии, квартирных вопросах, МПКЦ и искусстве переговоров.
— В том детстве, которое было у вас, путь был только один — стать футболистом, учитывая, что папа ваш тоже играл в футбол профессионально?
— Скажем, да. В шесть лет меня отец привел в динамовскую школу. Моим первым тренером был Юрий Иванович Погальников, поэтому на тот момент альтернативы не было. Хотя у меня и мама занималась лёгкой атлетикой, но с ее стороны уже была нацеленность такая, что, если будешь учиться хорошо, тогда станешь играть в футбол. В принципе, так оно и получилось, потому что и школу закончил с золотой медалью, и институт с красным дипломом, играя в футбол. Симбиоз родительских наставлений и желания привели к этому.
— Получается, что Погальников много играл за минское “Динамо” в 60-е, и папа Ваш играл вместе с ним. Они были знакомы?
— Они были знакомы, да. Папа меня отвел в группу ребят на год младше. И Юрий Иванович мне помог сделать первые шаги в футболе.
— Каким был Минск вашего детства?
— Минск сейчас преобразился, это однозначно. Но, если брать чисто профессионально, изменился так, что заходишь во двор, а он пустой. Вот это было печально. Почему? Потому что пусть кто-то хорошо учился в школе, а кто-то не очень, но мы успевали сходить на тренировку, прибежать домой, сделать уроки, переодеться, пойти на улицу, поиграть в хоккей зимой, в футбол летом, двор на двор, школа на школу. Вот этим жил Минск. Сейчас, к сожалению, даже там, где положили искусственные площадки, редко, когда такое увидишь. На сегодняшний день массовый футбол не дает толчка профессиональным игрокам.
— На Ваш взгляд, Проблема в гаджетах, или где-то глубже?
— Допустим, сегодня без машины — ехал в общественном транспорте, в метро. Смотришь вокруг — все: и млад, и стар — сидят в телефонах. Не скажу, что плохо, но это, наверное, альтернатива дворовому футболу, если брать чисто спортивный аспект. Недавно разговаривал по телефону — заходят ребята со сборной (не буду называть, какого возраста), не здороваются. Прекращаю беседу, спрашиваю, почему так. Они мне: “Ой-ой, мы забыли”. Поэтому да, я бы гаджеты ограничивал, честно.
— Это как-то влияет на лидерские качества футболистов? Недавно Жозе Моуринью, говорил, что Лэмпард в 23 года был мужчиной, на плечи которого можно было поставить коллектив. А сейчас его футболисты в телефонах сразу после игры.
— Даже не знаю, запретить на сегодняшний день — тоже неправильно. Ограничить, скорее всего, будет лучше. В раздевалке, если телефон звонит, это, однозначно, штраф, даже не обсуждается. Если футболист сидит в наушниках и слушает музыку, готовясь к матчу, то почему нет? Пускай настраивается. Я как тренер тоже немного уже перестроился. У меня музыка была абсолютно запрещена, сейчас другое поколение — им даю право выбора. Говорю: “Если вам это помогает, ради бога”. Жизнь — это эволюция, это движение вперед. Запретный плод сладок, поэтому ограничить можно, но не запретить.
— Наверное, важно ими правильно пользоваться, потому что телефон — это не только плохо, там же и много хорошего?
— Согласен, для меня телефон как средство связи: еду в метро — у меня телефон лежит в том месте, где и должен. Я такой человек. Когда-то не понимал людей, которые не садятся за руль, которым не интересна машина. Почувствовал, что это, когда узнал, что мне компьютер не нравится. Он нужен мне, чтобы только получить информацию. А сидеть целый день в нем, это не для меня.
Средняя Азия
— Давайте про футбол поговорим. В начале своей карьеры Вы уехали в Среднюю Азию.
— Да, в Казахстан.
— Потом была Киргизия. Тогда, наверное, это было не самое популярное направление по сравнению с тем, что сколько сегодня наших ребят туда едут. А почему Вы уехали на старте карьеры?
— Стоял выбор. В Беларуси был не востребован. Но хотелось доказать не самому себе, а тем людям, которые в меня не поверили. Был в тот момент в Гомеле, в “Гомсельмаше”, с командой уже подписал контракт, но произошел перелом. Значит, меня с команды отчислил Виктор Короткевич. Это легендарный для Гомеля футболист и тренер, друг моего отца. Но судьба сложилась так. Потом был уже на грани подписания контракта с “Динамо-Брест” — Румбутис меня отчислил. Пришел тот момент, когда обратился к отцу с просьбой помочь. Хочу куда-то уехать, показать себя. Отец сказал мне, что, если не получится, тогда поступаю в аспирантуру, и, соответственно, карьера заканчивается. Согласился без вопросов. Сказал, что хочу в Казахстан.
Почему туда? По тем временам там платили очень хорошие деньги. Если у нас ставка во второй лиге была 160, 180, 220 рублей, то в Чимкенте у меня, как у молодого, 700. Когда отец работал за границей, с ним трудился Тимур Санджарович Сегизбаев. Позвонил ему в Казахстан и сказал, что хочет сыну организовать просмотр, спросил, куда порекомендовал бы. Обзвонил все команды, чтобы узнать, кто ищет нападающего. И получилось так, что уехал в город Чимкент. Там работал молодой тренер Баймухамедов, только недавно завершивший карьеру, и они искали форварда. Команда была с именем, очень сильная и с хорошим финансированием. “Есть шанс, хочешь — используй”, — так мне сказал отец. Прилетел, потренировался с ними. После мы провели товарищескую игру с ташкентским “Пахтакором”. В том матче мне удалось забить два мяча — со мной сразу подписали контракт. Вернулся в Минск, перевёлся уже на заочную форму образования и уехал. Так было на протяжении двух лет.
— То есть получается, что в конце 80-х многие уезжали в Европу, но и в Средней Азии тоже были условия лучше, чем в Беларуси?
— На порядок были лучше условия. В Казахстане, если у нас было дерби, например, Кызыл-орда и Чимкент, это считалось дерби. Или когда играли Чимкент и Джамбул тоже. Мы выигрывали, приходили в раздевалку, а уже в конвертах все разложено. Вот так было.
— Это были частные клубы?
— Нет. Чимкент тогда принадлежал гидро-мелиоративно-строительному техникуму. Там был Манап Утебаевич Утебаев, директор. Вот он заправлял всем. Не буду скрывать, это дела давно минувших дней. Приходил день зарплаты — официально свою ставку получал, а потом директор персонально каждого вызывал в кабинет. Бывало так: идет тренировка, администратор говорит: “За мной”. И прямо с поля: в трусах, в гетрах, в майке — в машине едешь. По техникуму идешь — все учащиеся смеются, заходишь — он достает деньги, кладет на стол, и ты поехал дальше тренироваться. Такое было.
— Получается, директор техникума и владелец команды?
— Да. Мне даже по окончании первого сезона от лотереи тогда остался не разыгранный “Москвич”. Он меня вызвал и говорит: “Хочешь — забирай!” Отказался, мне “Жигули” были нужны. Их не дождался: получилась ситуация интересная. Вернулся из отпуска, после второго сезона в Чимкенте. Меня вызывает шеф. Пришел, а он мне трудовую книжку отдает и говорит: “Ты уволен”. — “На основании чего?” Он сказал, чтобы открыл и почитал: “Уволен в связи с переводом в футбольный клуб “Кайрат” Алматы”. По окончании чемпионата в то время Федерация футбола Казахстана проводила такие игры. “Кайрат” встречался с самыми перспективными молодыми футболистами. Нам никто ничего не сказал, а я забил в той игре. Когда разъехались, там уже решение принимали они, не спрашивали. Собрал сумку и улетел в “Кайрат”. И сразу услышал громкие имена: Пехлеваниди и тому подобные. Потренировался, но понял сразу, что буду сидеть на скамейке в любом случае. И тут нарисовалась “Алга” Фрунзе. Сами на меня вышли, сказали: “Собирай вещи и приезжай”. Машина будет, деньги — топ. Свернул все это дело и тихонечко улетел во Фрунзе. Оттуда уже позвонил отцу и попросил помощи в закрытии дела. Конечно, шум был.
— Вы как-то уведомили “Кайрат” о своем отъезде?
— Не уведомил. Сам уехал, и всё. Просто уже не помню имена, но игроки были сильные. Без шансов. Они просто брали меня на перспективу. А я молодой, мне хотелось играть. Понимал, что даже по тем временам в “Кайрате” таких денег не зарабатывал бы, как в Чимкенте, несмотря на то что “Кайрат” был в высшей лиге.
— А если бы Вы подошли и попросили…
— Не отпустили бы 100%. Только благодаря тому, что отец через Сегизбаева решал (там еще людей подключили). “Алга” потом выплатила компенсацию Чимкенту, в районе 12 тысяч рублей. Это была приличная сумма. Подписал контракт, все было хорошо до определенного момента, пока мы не полетели на выезд. Понятно, что зарплата, премиальные были на уровне, плюс “Жигули” девятой модели бесплатно обещали. Улетали на выезд, и после возвращения машины должны были поступить в наше распоряжение. Уже не помню, где мы были, но очень хорошо сыграли, забил гол. Водитель нас с автобуса встречает и говорит, что вчера на базе стояли “три девятки”. Их мыли, драили от канифоли. Потом приехали покупатели, рассчитались и их забрали. Подхожу к начальнику команды и говорю: “Алмас Нурымбекович, а машина где?” Понял, что это бессмысленное дело. Потом сразу отношение ко мне резко изменилось со стороны главного тренера. Финты в сумку свернул, даже трудовую не забирал. Оставил всё и уехал в Минск.
— То есть, поменялось отношение, потому что Вы спросили?
— Потому что знал, что машины были на базе. Одному футболисту дали, местному, а мне — нет. Хотя играл практически всегда в основном в составе. Как там люди объяснили, что квот на машины было три: их не будет больше. Поэтому смысл тогда ждать — собрал вещи и уехал.
Бобруйск и искусство переговоров
— После этого немного побыли в Минске и уехали в Польшу.
— В Минске, значит, Косаковский предлагал мне перейти в “Торпедо”. Я поставил условие — квартира. Сказали, мол, возьми сумочку и приди на просмотр. Решил, что так дело не пойдет. После Стрельцов меня в Могилёв пригласил. Говорю, что мне нужна машина. Он объяснил, что третий тогда в очереди буду. Этот вариант меня тоже не устроил. И потом через отца всплыл шанс в Польше. Это была третья лига. Уровень был так себе, честно. Платили там на тот момент 200 или 300 долларов. Это были нормальные деньги по тем временам. Года полтора, наверное, был там, потом вернулся.
— В 90-е годы при переговорах просьбы о квартирах и машинах были обычным явлением?
— Да, большинство делали так. Некоторые подъемные просили. Но меня эти моменты интересовали. Знал, что в Могилёве реально дают машины. Знал тех людей, которые получали их. Но, например, тебя приглашают в клуб, зовет уже главный тренер — приезжаю на встречу с ним, и он говорит: “Ты третий в очереди”. Для чего мне это надо? Уже за плечами какой-то опыт был у меня. В принципе, сам себе и кое-кому доказал, что что-то в футболе из себя представляю.
Потом, когда вернулся сюда, играл в “Шиннике” из Бобруйска. Это была такая веселуха, можно сказать. Футболисты были уже знакомые мне, и друзья были, там хорошая веселая компания. Мы могли сесть в машину Игоря Близнюка (был еще Дима Клюйко, Миша Ярош, Володя Белявский), поехать на выезд на ней — остальные на автобусе. В “Шиннике” компания была веселая. Назад на “Икарусе” едем, тренерский штаб впереди “нарезочку” делает, футболисты стоят, люк открыт, посреди салона курят. Нормально было. Но понял, что в этой команде долго оставаться нельзя.
Почему туда пошел? Не просто потому, что там веселая компания. Тогда директором клуба был Геннадий Казимирович Варакса, с которым потом еще раз пересекся. Обещал квартиру. Был готов за что-то зацепиться. Как всегда, Геннадий Казимирович в своем стиле: перестал деньги платить, уже про квартиру не говоря. Мы там забастовки устраивали, помню, с Димой Клюйко перед одной игрой у меня дома сидели, не поехали. Геннадий Казимирович приезжает, дает нам по 100 долларов. Мы тогда уже отправляемся на игру. Он начал обманывать — понял, что надо с этой командой-веселушкой заканчивать, потому что можно и уйти с футбола так. Тренер у нас был Олег Антонович Волох, легенда белорусского футбола. И Александр Петрович Пряжников помогал. Там было столько историй, если начнём туда внедряться, не хватит и одного дня.
А квартирный вопрос все равно стоял. Тут же в Бобруйске была вторая команда — “Фандок”. В “Шиннике” был на виду, забивал. И, кстати, тренировались на базе нашей в Мышковичах. Ко мне подходит Олег Антонович Волох и говорит: “Ты давай готовься, Боровский тебя в сборную вызвал”. Был в шоке. Не помню, после какой игры, но действительно вызвал в сборную.
И тут нарисовался на моем пути Евгений Петрович Шабуня, легендарная личность, который приехал конкретно ко мне и спросил, что мне надо. Говорю: “Квартира”. — “Если тебе сделаю квартиру, ты в “Фандок” переходишь?” — “Конечно”. Через пару дней он меня забирает и едем по Бобруйску выбирать квартиру. Евгения Петровича надо знать: он открывал дверь ногой в любое заведение тогда. Заходим в квартиру, а там народ сидит, спрашивают, что мы здесь делаем. “Подходит эта квартира?” — “Что-то не то”. Потом он мне говорит, что есть одна хорошая в центре Бобруйска, большая, почти уже благоустроенная, но она под главного тренера. Рулевым тогда был Грузнов, если не ошибаюсь, в “Фандоке”. Поехали смотреть. Адрес чисто бобруйско-еврейский, Советская 7-40. На первом этаже, высокий потолок, и из двухкомнатной квартиры сделали однокомнатную. Мне понравилась. “Ну что, когда будешь заезжать?” А как сюда заеду, ремонт надо сделать. По тем временам быстро все решили: поклеили обои, плитку положили на кухне, полы там подкрасили. Дал согласие, он начал уже решать, как буду переходить в “Фандок”. Говорю снова: “Евгений Петрович, а как сюда заеду? Мебели нет”. Он сразу спрашивает, что мне надо. “Стенка, мягкий уголок, место, где спать”. Он сказал, что это решаемо. В квартире еще не было кухни и холодильника. В те времена это была тоже сложная покупка. На балкон выходим. Он говорит: “Все нормально? Договорились?” Спрашиваю у него: “А форму же здесь буду сушить?” — “Здесь”. Квартира то на первом этаже — повешу, а потом как ни бывало формы. Говорю, что балкон застеклить надо. “Бл…, ты меня уже…!” Надоел ему тогда сильно. Буквально через десять дней все было. Стояла стенка, завезли мягкий угол, была кухня. Единственное, что ко мне тогда Андрюха Хлебосолов приходил, мы с ним кухню собирали, навешивали все. Все сделано было. И перешел в “Фандок”.
— Сейчас такое представить невозможно. Даже не то, что в Бобруйске, а в командах высшей лиги.
— Не знаю. Другое отношение было у людей, у руководителей к футболу. Люди любили игроков. Футбол в Бобруйске, в Мозыре — это было нечто. У меня один болельщик был в Бобруйске. Он перевозил молочные продукты. И вот раз в неделю звонок с утра, открываю — он мне глазированные сырки дефицитные привозил. Настолько люди любили футбол. Идешь по городу в то время, по Мозырю, по Бобруйску, тебя все знали. Такое было отношение. Евгений Петрович Шабуня почитает это интервью — подтвердит. Если мы с ним вместе едем на завод за холодильником, он заходит к директору и тот сразу говорит: “Конечно, проходите!” Пожалуйста, никаких вопросов. Вот такое было отношение к людям. Честно говоря, даже сейчас не могу представить, что такое может быть.
— Когда это все поменялось? Что стало таким водоразделом?
— Скажем, финансовый взлет у нас здесь, в Беларуси, это 1996-2000-е годы. Это был уже такой уровень, что ехать не надо было никуда. Но потом что-то случилось. Знаю, при ком это произошло, но говорить не буду.
Мозырь и Юревич
— После Бобруйска вы оказались в МПКЦ. Можем говорить о том, что это лучший период Вашей карьеры?
— Однозначно. И скажу более: с третьей попытки только Анатолий Иванович меня туда переманил. Первая, уже рассказывал, была, когда с ним встретились и он сказал, что купит мне стенку. По тем временам это очень здорово. Сказал, что это мне не надо. Второй раз: “Едем в Минск на базар, ты мне показываешь пальцем какая машина, я тебе ее покупаю”. У меня машина была, мне не надо было пока. И третий. В Бобруйске сижу, звонок: “Ты где?” — “В Бобруйске”. Говорит: “В Гомель ко мне на переговоры можешь приехать?” И я отправился. Помню, как сейчас этот момент. На кухне сидим, в его гомельской квартире, он, как всегда, кофеек, сигаретка. Еще подумал, что опять надо будет стираться от этого дыма. Он спросил, чего хочу. Подумал, почему бы не рискнуть? Сказал, что мне нужна квартира. Сразу вопросы: “Где? Какую?” Хотел трехкомнатную в Минске. Его все устроило. “А зарплату сколько?” Долларов 500 устроило меня тогда. Он согласился без вопросов. Когда будет контракт, тогда и готов его подписать. Через неделю договорились встретиться в Мозыре, в офисе у Ященко. С Евгением Петровичем Шабуней он закрыл тему сам. Когда назад возвращался в Бобруйск, в голове были разные мысли: не разводят ли меня, правда ли это всё?
Когда уже доехал, сразу поступил звонок, чтобы возвращался подписывать контракт. Снова поехал в Мозырь. Мною все было промониторено, за 19–20 тысяч долларов трехкомнатную квартиру можно было спокойно найти. Уже даже дал задание своей маме. Она знала людей, которые могли бы помочь в выборе, и остановился на Мозыре. Сидим в офисе, спокойно беседуем. Николай Григорьевич Ященко спрашивает, сколько стоит квартира в Минске. Сказал, что 20 тысяч. Вот так и подписал контракт, купил себе квартиру в Минске. Второй год было то же самое. Вот сейчас, на сегодняшний день, футболист у нас просто так заработает на трехкомнатную квартиру за год? Конечно же, нет. Потом конфликт случился, там были свои моменты, нюансы. Вдаваться не хочу в подробности, кто как себя повёл. Проявил себя как капитан команды, ушёл за Юревичем в Минск, в “Торпедо”. Опять квартира. Были такие времена. И считаю, что на сегодняшний день, если футболист — лидер, если он действительно проявляет себя, он должен оплачиваться хорошо. Он не обязан получать тысячу или две тысячи белорусских рублей. Всегда игрокам говорю: если нет перспективы и получаете такие деньги, ищите себя в жизни по-другому. Меняйте профессию, потому что просто теряете время. И есть ребята, примеры, которые понимают это, уходят. А времена были классные. То есть, фактически, застал тот период, когда мог себя обеспечить.
— Анатолий Иванович Юревич — тот человек, благодаря которому пребывание в Мозыре было особенным?
— Конечно, да.
— В чем его феномен, столько лет отдать футболу и не потерять желание?
— Феномен в его преданности футболу. Просто человек может работать 24 часа в сутки, он очень рано встает и очень рано ложится спать, все время в футболе. Феномен в том, что он может и в молодом футболисте, и в зрелом рассмотреть то, что надо на сегодняшний день для достижения результата, и то, что может дать перспективу. И Корытько, и Омельянчук, и Драгун — могу бесчисленное количество людей назвать. Также он может быть и жестким, и жесточайшим, и демократичным, и справедливым, и добрым. Может найти и убедить тех людей, которые нужны для достижения определенного результата и цели.
— В 90-е годы Юревич возглавлял МПКЦ, который становился чемпионом страны и брал кубок. Однако потом больших команд в карьере Анатолия Ивановича не было, за исключением серебряного "Гомеля". Как Вы думаете, почему он не работал в больших клубах?
— Не знаю. Этот вопрос, наверное, надо ему задать. Может, у него просто желания не было. Думаю, что предложения были, 100%. Может быть, он не находил с теми людьми, которые непосредственно владеют клубом, точек соприкосновения или в какой-то момент ему стала более интересна работа с молодыми футболистами, допустим, как и мне сейчас.
— Быть может, в больших командах перед тобой ставят цели и задачи, которые нужно быстро выполнять?
— Не думаю, что он целей и задач боялся. Это тот человек, который не даст себя под пресс положить. У него были разговоры, помню, с Невыгласом на таких повышенных тонах при мне. А Невыглас, по-моему, помимо того, что был председателем федерации футбола, так еще и возглавлял Совбез. В Гомеле руководители “Белоруснефти” пытались что-то ему доказать — он просто собрался и уехал. Человек с харизмой, с характером. Может быть, в некоторых клубах ему и предлагали, но это должен быть постоянный контроль, подотчетность и все такое. Если он берется за дело, значит, должен сам его решать без всякой помощи.
"Торпедо-МАЗ" и окончание карьеры
— После Мозыря у вас был отрезок карьеры в “Торпедо-МАЗ” но карьеру завершили достаточно рано, в 33 года. В чем причина?
— Началось с того, что у меня умирает родной дядя, потом бабушка, мама и отец. И это все в течение двух лет. На тот момент у меня даже с Набережных Челнов было предложение хорошее, но не мог. Во-первых, мама на руках умирала и отец фактически так же. А после всего этого у меня просто пропала мотивация играть, денег уже каких-то фантастических не было, хотя в МАЗе всё, что мне Юревич обещал, было выполнено. Чуть-чуть меньше, чем в Мозыре, но всё до копейки, никакого обмана. Поэтому уже мысленно начал готовить себя всё-таки к тренерской карьере. Принял решение просто закончить: стало неинтересно. Меня уговаривали: “98 мячей — два забей”. Но устал от футбола. А здоровье было: никаких травм. Весь футбол прошел — сломал две руки за это время. Но, когда сам себя не можешь настроить на то, что тебе надо идти на тренировку, выходить на поле, а я человек очень ответственный, отбывать номер не буду. Если за что-то берусь, значит, выполняю. Что-то не могу — говорю об этом. Настал просто такой момент — и закончил.
Скоро на sport5.by выйдет вторая часть интервью с Сергеем Яромко о тренерской карьере. Следите за новостями!
